Роботы зари [= Роботы утренней зари ] - Айзек Азимов

– Да, – подтвердил Бейли, – но мне не верилось.

– Уверяю вас, это правда. Таким образом, у каждого из нас есть достаточно земли, достаточно пространства, достаточно возможностей уединиться и достаточная доля мировых ресурсов. Ни избытка населения, как на Земле, ни недостатка его, как на Солярии. – Он взял Бейли под руку, чтобы они могли идти дальше.

– Вы видите перед собой, – продолжал Фастольф, – одомашненный мир. Я пригласил вас сюда, чтобы показать его вам, мистер Бейли.

– И в нем нет ничего опасного?

– Какая-то опасность присутствует всегда, мистер Бейли. У нас есть ураганы, горные оползни, землетрясения, лавины, бураны, парочка вулканов… Несчастные случаи со смертельным исходом также полностью исключить нельзя. И остаются страсти злобных и завистливых людей, глупости умственно незрелых, безумие недальновидных. Однако все это второстепенные беды, и они не слишком влияют на цивилизованное спокойствие, царящее в нашем мире.

Фастольф, казалось, задумался над своими словами, а потом сказал со вздохом:

– Я не могу желать, чтобы он был иным, но у меня есть некоторые «но». Мы привезли на Аврору только те растения и тех животных, которых считали полезными или декоративными, или объединяющими эти два качества. Мы приложили все силы, чтобы уничтожить то, что расценивали как сорняки, как вредных животных или паразитов. Или просто не отвечающих стандартам. Мы отобрали сильных, здоровых, привлекательных людей – разумеется, с нашей собственной точки зрения. Мы пытались… Вы, по-моему, улыбаетесь, мистер Бейли.

Но Бейли не улыбался. Просто у него скривились губы.

– Нет, нет, – сказал он. – Чему тут улыбаться?

– Отчего же? Я не хуже вас понимаю, что не могу считаться привлекательным по аврорианским меркам. Беда в том, что мы не можем стопроцентно контролировать комбинации генов и внутри маточные воздействия. Теперь, разумеется, когда эктогенез становится все более распространенным (хотя я надеюсь, он никогда не распространится так, как на Солярии), меня ликвидировали бы на поздней стадий эмбрионального развития.

– В таком случае, доктор Фастольф, миры лишились бы великого теоретика робопсихологии.

– Совершенно верно, – ответил Фастольф без малейшего видимого смущения. – Однако миры бы об этом не узнали, не правда ли? Но как бы то ни было, мы стремились создать очень простой, но абсолютно практичный экологический баланс, здоровый климат, плодородную почву, а также елико возможно равномерное распределение ресурсов. Результатом явился мир, который производит все, в чем мы нуждаемся, и в необходимых количествах. Мир, который, если мне будет позволено выразиться фигурально, считается с нашими потребностями. Сказать вам, к какому идеалу мы стремились?

– Прошу вас, – ответил Бейли.

– Мы трудились, чтобы создать планету, которая, взятая целиком, подчинялась бы Трем Законам роботехники. Она не причиняет вреда человеку ни активно, ни пассивно. Она делает то, чего мы от нее ждем, если только мы не толкаем ее причинять вред людям. И она защищает себя, если исключить те моменты и те места, когда и где она должна служить нам или спасать нас даже ценой причинения вреда себе. Нигде еще – ни на Земле, ни на других космомирах – нет такого приближения к идеалу, как на Авроре.

– Земляне тоже стремились к этому, – печально сказал Бейли. – Но нас уже было слишком много, и мы в дни нашего невежества причинили планете такой ущерб, что теперь уже не в состоянии исправить. Но как же эндемичные формы жизни Авроры? Вы ведь осваивали не мертвую планету.

– Вы это знаете, – сказал Фастольф, – раз вы просмотрели фильмокниги по нашей истории, Когда мы прибыли на Аврору, она имела флору, фауну и азотокислородную атмосферу. Это же относится и ко всем пятидесяти космомирам. Интересно, что на всех них живые организмы были малочисленны и малоразнообразны. И за свою планету они держались не слишком цепко. Мы овладели планетой, так сказать, без борьбы, а что осталось от эндемиков, сохраняется в наших аквариумах, в наших зоопарках и нескольких тщательно поддерживаемых заповедниках первобытной природы. Мы, собственно, по-настоящему не знаем, почему все планеты, на которых человек обнаруживал жизнь, оказывались такими скудными ее носителями, почему только сама Земля просто кишела упорными всевозможными видами жизни, заполнявшими каждую экологическую нишу, и почему только на Земле появился разум.

– Может быть, это совпадение, – сказал Бейли. – Результат неполного исследования космоса. Слишком мало пока мы знаем планет.

– Согласен, – отозвался Фастольф. – Это наиболее правдоподобное объяснение. Возможно, где-то существует такой же сложный экологический баланс, как на Земле. Где-то может существовать разумная жизнь и технологическая цивилизация. Но ведь жизнь и разум Земли распространились на парсеки и парсеки во всех направлениях. Так почему же те не вышли в космос и почему мы не встретились?

– Это может произойти уже завтра. Как знать?

– Да, может. И если такая встреча неминуема, тем больше причин не ждать сложа руки. А. мы становимся все пассивнее, мистер Бейли. Ни единый космомир не был освоен за последние два с половиной столетия. Наши миры настолько одомашнены, настолько восхитительны, что мы не хотим их покидать. Видите ли, этот мир был освоен потому, что сама Земля стала такой неприятной, что риск и опасности освоения новых пустых миров выглядели в сравнении куда предпочтильнее. К тому времени, когда сложились наши пятьдесят миров – последним была Солярия, – ни нужды, ни побудительных причин двигаться дальше не осталось. А сама Земля отступила в свои подземные стальные пещеры. Все. Конец.

– Вы говорите несерьезно!

– Если мы останемся такими же? Безмятежными, всем довольными и застывшими? Нет, я говорю совершенно серьезно. Человечество должно расширять свои границы, чтобы не захиреть. И один из способов – распространение в космосе, постоянное устремление к другим мирам. Если мы откажемся от этого, какая-нибудь иная цивилизация, переживающая такой же взрыв, доберется до нас, и мы не сможем противостоять ее динамизму.

– Вы предрекаете межзвездную войну? В стиле гиперволновок?

– Нет. Сомневаюсь, что в этом возникнет нужда. Цивилизации, распространяющейся в космосе, вряд ли потребуется горстка наших миров. К тому же в интеллектуальном отношении она, вероятно, достигнет таких высот, что ей не понадобится добиваться гегемонии тут насильственным путем. Однако в окружении более энергичной, более дерзновенной цивилизации мы сойдем на нет просто в силу сравнения, мы погибнем, осознав, во что превратились, какой потенциал растратили зря. Конечно, мы могли бы заменить эту экспансию какой-нибудь другой – например, научным взлетом или подъемом культуры. Боюсь, однако, что все эти экспансии взаимосвязаны. Отказаться от одной – значит отказаться от всех. И мы, безусловно, сходим на нет во всем. Живем чересчур долго. Слишком ценим комфорт.

– На Земле, – сказал Бейли, – мы считаем космонитов всемогущими, полными неколебимой уверенности в себе. Я просто не могу поверить, что слышу от вас такое.